В 13 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень худой прыщавый червяк
с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь
пубертатный период старалась держать меня подальше от родных и знакомых, на
все лето отправляла меня в пионерский лагерь. Пионерский лагерь состоял из
бараков с детьми, домика администрации и четырех туалетов. Туалеты состояли
из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками
и говна с хлоркой. Говно с хлоркой воняли, поэтому туалеты предусмотрительно
строили далеко от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали, что я мальчик В общем, со мной не дружили.
В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем.
Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и
всякое дерьмо, которое жрали пионеры с голодухи делали свое дело. Дырки в
тубзике были обгажены расстроенными желудками четырехсот человек и девочки
ходили срать парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не
вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне никто не хотел светить
фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку в гордом одиночестве; в
тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой, я
смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое говно. Неожиданно
какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала, резко дернула
неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу и я вошла в очко
как хорошо смазанная гильза Фак! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу
дерьма, над головой смутно виднелась очко, если кто-нибудь сейчас придет
гадить, то положение мое ухудшится. Надо выбираться!
Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до
очка руками: это, блин, было сложно - все твердые опоры были скользкими, как
суки! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула башку: от свежего
воздуха закружилась голова и я удержалась на завоеванных позициях только
волей к свободе. Подтянулась еще и оперлась на локти: нужно за что-то
ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было склизким, зацепиться можно
было только за поперечную деревянную балку в полуметре от меня, я с
остервенением пыталась до нее дотянуться, шипя от напряжения:
- Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя дотянусь!..
Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то стон, и
глухой стук - я пересрала и свалилась обратно. Еще полчаса - и я снова над
очком. Так. Тянемся Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на
бетонный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке
отмываться. Метрах в пяти от тубзика валялся директор, рядом с ним
валялся разбитый фонарь - сдох что ли? Я пошла на речку, отмылась как
смогла, а потом позвала людей: может и не сдох еще, спасти можно.
Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в
лагерь он только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на
веранде и ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он
меня особенно любил - ведь именно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед смертью директор
ненадолго пришел в себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию,
случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из
зловонной дыры лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца
и шипел:
- Ну-у-у Иди же сюда-а ссссука-а . Дай, я до тебя дотянуссссь!..
За лупоглазую обидно, конечно.
